Прижим


Якутия 1979 г.

На отмели нещадно палило августовское ослепительное солнце, а здесь, в чащобе горной тайги, сыро и сумрачно. От земли тянет пронизывающим холодом. Нога тонет в мякоти звериной тропы. Кадр за кадром снимаю диковинный пейзаж: бугры, увалы — работу мерзлоты. Увлекся, отстал. Иду по четким следам подошв. Богатырские резиновые ботфорты оператора студии «Центрнаучфильм» Анатолия Ростовцева и маленькие кеды Нины Машуковой, врача и ботаника экспедиции; вибрам туристских ботинок фотографа Василия Лобанова и щегольские кроссовки второго кинооператора, гитариста Игоря Дудолина. Ребята прошли недавно: следы еще не затянуло даже тончайшей паутиной льда. Вот уже несколько дней исследовательская группа экспедиции совершает радиальные выходы для изучения верхоянской тайги. Порою, как сегодня, выходы вынужденные: обмелевшая река не позволяет плыть на байдарках вдвоем, полными экипажами. И мы, матросы, карабкаемся по горам, а кормщики ведут лодки по Джелендже... А это чей след? Разлапистый, когтистый, пугающе большой? Он лоснится влажной чернотой. Значит, кто-то неведомый ступал только что. Вспомнил рассказы о чучуне — якутском снежном человеке. Не он ли? Вглядываюсь в отпечаток. Нет, не чучуна. Медведь. Точно. Медведь!

...Когда мы летели из Сангара сюда, к истокам Джеленджи, где-то в этой долине из редколесья выбежал медведь. Рокот и тень вертолета спугнули его с ягодников, и он бежал впереди грозной птицы, то, перекатываясь через голову, то подпрыгивая. У самой реки вертолет настиг беглеца и завис над ним. Сверху хозяин тайги казался таким беззащитным и жалким, что летчики, щадя перепуганного зверя, стали, было набирать высоту. Но Ростовцев яростно запротестовал. Он не мог упустить своей «звездной минуты». Он снимет «этот потрясающий кадр» на зависть прославленным коллегам по «Альманаху кинопутешествий». Анатолий в упор «расстреливал» вставшего на дыбы зверя, пока тот не опомнился и не кинулся в быструю реку. Лихо перемахнул через Джеленджу и скрылся во мраке распадка... Встреча могла повториться. Но роли переменились. Тревожно забилось сердце. Оглядываюсь. Слева, в плотной гуще кедрового стланика кто-то зашевелился, резко затрещал валежник. Треск приближался ко мне... Среди ветвей увидел широкую спину зверя. Медведь стоял ко мне задом, подняв узкую морду в сторону реки. Оттуда доносились еле слышные крики: «...Ма-каа-рыч!» Ребята звали меня. Что же делать?! Свернуть вправо? Но там марь — топкое болото с высокими, по пояс кочками. Дальше — неодолимая громада байджараха — бугра вспучивания. Впереди — вывороченные корни лиственницы, упирающейся в отвесную стену плитняка — черного алевролита. Туда! Карабкаюсь по корявому стволу. С него на острые ножи плитняка. Сзади чудится топот. Или это мое бешено бьющееся сердце? Камни сыплются из-под сапог, пот заливает лицо. Все выше, все дальше от опасности... Голова над стеной. В глаза ударил яркий свет. Обессиленный выбираюсь на чистай — безлесную вершину утеса. Куда меня занесло!

Неприступный каменный утес поднимался прямо из воды. По дну долины извивается серо-синее тело Джеленджи. Собрав разбросанные рукава, она круто поворачивает к утесу и с налету бьет в его грудь всей мощью переплетенных зеленых струй. Прижим! Разъяренный поток взлетает, радуга брызг сверкает на солнце. В кипящем котле крутятся вихри водоворотов. Возникают и гаснут воронки, смыкаясь в одном месте, появляясь в другом. Длинный черный вал, отороченный белой гривой, стремительно проносится вдоль утеса и, как зверь, от которого ушла добыча, бросается на беспорядочно разбросанные зубастые камни — шиверы. Вся в бешеной пене бурунов, Джеленджа мчится вдаль.

Бросил камешек. Ростовцев запрокинул лицо, удивленно развел руки, счастливо улыбнулся.

Потом что-то прокричал, указывая на отмель перед прижимом. Там цветами цвели оранжевые спасжилеты кормщиков. Они совещались. Не лучше ли обнести этот чертов котел? Но кормщики садятся в байдарки. Первым, как всегда, идет Дима Меркурьев, наш штурман и капитан моей байдарки. Много лет мы плаваем вместе, и я знаю, что, если он рискует, то, значит, так надо... Джеленджа подхватила байдарку Меркурьева и потянула к скале, в толчею валов. Хрупкое суденышко взлетает на гребнях, исчезает в пучине. 
Все ближе роковой гребень, бьющий о стену. Мелькают, слепя глаза, весла штурмана. Байдарка набирает скорость. Вот Дима делает смелый и дерзкий разворот у самого подножия водяной стены. Пенистый козырек скрывает гребца. И там, где он только - что был, разверзается пасть пучины... Оранжевая точка спасжилета уже пляшет у выхода из прижима. Меркурьев пробивает узел перекрученных струй слива, и я теряю его из вида. 
Пример подан, маневр оправдан. Следом за штурманом, точно повторяя его маневр, несутся лодки командора Евгения Михеева, комиссара.

Игоря Матвеева, начальника штаба Петра Бакута и самого молодого из нас, искусного кострового Миши Мацюка... 
— Макарыч,— окружили меня поднявшиеся от реки ребята,— чего отстал? Мы тебе кричали... — Попались хорошие мерзлотные кадры,— отвечаю я, поняв, что с медведем они не встретились.

Комментарии

Популярные

Открытие Географического центра Российской Федерации

Золотой цветок России

Первая Колымская геологоразведочная экспедиция