Большой Бревенный, новая встреча.

Кольский пол-ов 1980 г.

Шесть лет назад, минуя Пурнач, мы с командором Женей Михеевым, мечтали пройти по нему. И вот зубастый Пурнач пройден! И вот перед нами грозный порог. Большой Бревенный…. Тогда, в семьдесят четвертом, мы взяли его с налету, не ведая его характера, не зная легкого пути. Да был ли он, легкий путь?! Пограничники заставы Корабельное, что у самого Белого моря, долго не верили, что мы прошли порог наплаву, а не обнесли его по горной тропе. Они тоже слышали о неком австрийце, погибшем на Бревенном.

И вот мы снова перед Большим Бревенном. Искать горную тропу, конечно, не стали. Да и с нашим грузом такой обнос опаснее, чем штурм.

Едва развиднелось, а все на ногах. Кто укрепляет кильсон лодки прочной, гибкой веткой. Кто заклеивает потрепанный спасжилет. Кто покрепче привязывает рюкзаки…. Ожидание боя!

Как оно знакомо мне с поры боев в Восточной Пруссии! По дням, когда на плотах и байдарках штурмовал пороги на реках Горного Алтая, Тувы, Таймыра, Чукотки, Дальнего Востока и Западной Сибири…. Знакомо, но не безразлично.

Вспомнили мы с Михеевым и Меркурьевым Большой Бревенный. Каким он был в 74-м. Содрогание гранитных берегов, оглушающий рев низвергающего на камни го потока. И тот сковывающий страх, что мы преодолевали с молчаливой отвагой….

-Вода жутко спала. - Задумчиво произнес Михеев. - В первый раз попали перед отливом. А теперь - отлив. Весь поток ушел в расселину. Придется тащить лодки по камням верхней полки…. Меркуриев дымил неизменным «Беломором», молчал. «Там видно будет… - Хмуро произнес он. - Пора в дорогу». Мы сели в лодки.

До скал-башен, что как ворота, стояли у входа в порог, мы доплыли без труда. Пристали у правой скалы. Над ней клубились тучи. Гул беснующегося порога заглушал голоса. От дрожащего марева брызг, превратившихся в водяную пыль, слепило глаза. Сотрясение берега передавалось и нам. Словно нас била лихорадка.

Да. Правый берег порога обнажится. Полоса шириной в несколько метров, отделявшая скалы от падающего потока, была почти без воды. Завалена глыбами, среди которых лодку едва - ли можно будет протолкнуть….

Те, кто впервые видел это чудовище, этот порог, поглядывал на отвесы скал: нельзя ли обнести? Но с первого взгляда нам было ясно: скалолазу, может быть, и удастся прокарабкаться по исполинским откосам каньона. Но нам, с байдарками и с грузом?... Капитаны медленно шли, пока можно было, по берегу. Я успел подняться на скалу - башню у входа в Бревенный. На её вершину вела легкая лестница, связанная из толстых прутьев. Верх скалы венчало сооружение, напоминающее шалаш или карточный домик. Дощатые стены подпирали плоский настил из переплетенных веток.

В полумраке шалаша разглядел стол из ящиков чернее мешочки на нем. Это были образцы минералов и пород. Шалаш был камералкой геологической партии!

Не удержался - взял и развязал один из мешочков. Мусковит! Белая слюда! А вот тяжелый кусок золотистой породы. Это - пирит, золото Дураков….

Вспомнились дни, проведенные «в поле», на геологической практике. Когда, перед войной, был студентом МГРИ…. Скала-башня содрогнулась. Я выглянул из окошка.

Мне открылась панорама Больного Бревенного. Немного впереди зияла глубокая впадина. Краями ее были берега и высокие плотины из угловатых глыб. Поной, стиснутый в начале порога скалами – башнями, вздыбился, как норовистый конь. На мгновение навис над первой плотиной перепрыгнул через нее, низвергнулся в зев пучины и, встретившись с водной стеной, отраженной вторым барьером, слился с ней в огромный гребень. Черный, с жемчужной бахромой пены.

Гул снова потряс берега. Гребень скрутился в мощный вал, воды хлынули приливом на камни каньона. Отхлынули, упали в клокочущий котел. И снова, но уже вместе, штурмуя край котловины, разбились на две мощные струи. За котловиной оба потока сливались в острое лезвие мчащегося стержня. На нем плясала грива зубчатых валов.

Провал - котел тянулся от ворот порога метров на двадцать - тридцать. Лезвие слившихся струй неслось еще на сто - двести метров до грандиозного откоса, ощерившегося беспорядочным нагромождением глыб. Ударившись об откос, лезвие потока круто поворачивало влево и скрывалось в узком ущелье, над которым чернела крепостная стена елей….

Едва я успел спуститься с камералки, как к лодкам, что безмятежно покачивались у подножья башен - ворот, защищенные ее выступом, подошли капитаны байдарок. Лица их окаменели. Слов команд не расслышать. Но и так понятно: лодки будут перетаскивать по краю - между обнажившимся правым берегом и клокочущим котлом.

Вот Михеев, уцепившись за кормовой конец, машет Егорову: «Давай!». Саша, балансируя на качающихся глыбах, держит лодку за носовой конец. Улучив момент прилива, оба быстро проводят байдарку на несколько метров…. Но вот прилив из пучины отхлынул. Байдарка оказалась на камнях. Её стаскивает вниз. В пучину!

Звенят наткнувшиеся веревки! Ноги ребят крепко уперлись в камни…. А вот из пучины вспучился вал! Снова быстрый бег по краю кипящей бездны…. И так многие минуты опасной проводки.

Но вот Михеев и Егоров миновали самое опасное место. Теперь, у грота, что зевом своим затягивал несущуюся массу воды, надо успеть вскочить в лодку, перерезать крутящиеся валы и выйти в теснину, где мчалось лохматое лезвие Поноя…. Выйти так, чтобы лодку не затянуло на самый гребень потока….

Вода хлынуло в бездну. Михеев ссаживает Егорова. Поднял весло. Егоров держит байдарку за корму…. Прилив из бездны! Толчок Егорова. Гребок Михеева. Лодка заплясала в круговерти валов. Пролетела зев грота. Помчалась между берегом и хребтом потока….

Мы с Димой повторили маневр Михеева. Дождались подъема воды, я столкнул лодку с моим капитаном в круговерть валов. И помахал вслед.

У начала проводки - сплава уже командовал Егоров. Но его указаний не случали. Видно, в минуту смертельной опасности каждый слушался своего, внутреннего голоса. И следовал ему.Лапин и Лобанов не решились вести лодку на веревках - корабликам. По краю обрыва неслось сильное течение, значит, надо бежать по камням, а они цеплялись за дно и сапоги. А выпустить байдарку подальше от полки опасно: может её затянуть в котел. И Лапин решил проводить подальше от границы быстрого течения и мелкого берега.

Оба высокие, жилистые, упрямые - Володя и Василий - рывками подтягивали лодку по канавкам, заполненным водой. Но они, канавки, то уходили далеко от глубокой воды, то обрывались у края полки…. Тогда смельчаки рискнули вести лодку у самой границы быстрого течения и стены каньона. Лодка, схваченная крепкими руками за борта, билась как пойманная щука. Течение то сбивало с ног ребят, то пыталась развернуть байдарку. Но, шаг за шагом, пробежка за пробежкой, и упрямцы достигли края полки. Здесь крутились жгуты потока, чернела бездна!

Мне показалось, что Лапин предложил Лобанову тоже сесть в лодку. Но тот окунул руку у носа лодки. Мелко! Тогда Лапин взгромоздился на корму. Лобанов толкнул…. Сильными, короткими гребками Лапин вырвался из круговерти и понёсся вдоль каньона, отгребаясь от острого хребта слившихся после порожных потоков….

Саша Жадан был не труслив, но педантично осторожен. Он попросил всех, кто был свободен, помочь проводить лодку. И мы, облепив его «Нептун», сменяясь, рывками тянули за веревки, тащили за борта его лодку, на носу которой была крепко привязана Сашина гитара….

Мы - я, Егоров, Лобанов и Важутин - отправившие в свободный «полет» своих капитанов, не давали советов самоуверенному Егорычу. И он, нехотя, попросил помощи: по - двое держать за кормовой и носовой концы, а он и его сын будут страховать за борта.

То ли нас было слишком много, то ли начавшийся дождь прибавил сил потоку – не знаю. Только байдарка не раз утаскивала державших ее к обрыву. Наши руки, одеревеневшие от напряжения и ледяной воды, не чувствовали боли. Мы не замечали кровавых мозолей, еле удерживая лодку, затягиваемую в бездну. Бежали, скользя и падая, в момент подъема воды, по бугристой мостовой….

Но вот Егорыч обреченно сел в байдарку. Стиснул побелевшими пальцами цевье весла. И…. Его заносило на самый гребень! А это верный оверкиль! Байдарка, накренилась, скользит по отлогому боку стержня! Еще мгновение – и она перевернется! Но жажда жизни была столь сильна в могучем теле Егорыча, что он пропелерно махая веслами, соскользнул с водяного откоса и вошел в прямую струю. Поплыл, опустив плечи, у берега….

Смотря ему вслед, я подумал: «Да. Никогда не надо сдаваться раньше конца. Не умирать прежде смерти. И еще я подумал, что в минуты опасности человек показывает свою истинную суть. Трус ли он. Лихач. Или разумно осторожен…. Лодки уплыли. Мы, пятеро матросов, остались среди первозданного хаоса глыб. И по ним, громадным, навалившимся друг на друга, нам надо ползти. Прыгать. Чтобы дойти до поворота Поноя, где мы надеялись, нас ждут капитаны.

Попытки протиснуться между глыбами - чтобы не карабкаться по скользким гранитам заводили в тупик. Лаз заканчивался сырой стеной или обвалом. Ползем, как муравьи, не имея их шести ног. С верха глыбы к подножью. И с подножья этих глыб, видевших доисторический ледник, нетронутых временем, - карабкаемся вверх….

С одной из таких глыб я увидел моего капитана. Он плыл, не гребя, дымя неизменным «Беломором». Меркурьев искал место привала. Я крикнул раз - другой, чтобы он подобрел меня. Дима нехотя обернулся и небрежно махнул рукой: Вперед! И продолжал безмятежно скользить по глади Поноя.

У поворота, на высоком откосе, ощерившимся остриями камней, возникла стройная фигура в лыжной шапочке и подвернутых резиновых ботфортах. Это был командор. Женя Михеев! Он ободряюще кричал, что за ним – будет стоянка…. За каменной баррикадой берега тянулось узкое ущелье. По нему бежал широкий ручей. Он пробивал баррикады берегового откоса «вливался» в Поной. Деревья стояли тесно, ветер, несшийся вдоль долины ручья, продувал набухшие штормовки. И мы чувствовали себя, как самолет в аэродинамической трубе.

Костер. В котлах кипела вода. На расстеленной клеенке стояли чисто вымытые миски. И кружки! Нас ждали…. Полумрак тайги смешался с прядями тумана. Непрекращающийся ветер в аэродинамической трубе разгонял тепло костра. Но оживленный обмен мнениями - как кто прошел - заставлял забывать о холоде и мокрой одежде. Мы взяли с бою Большой Бревенный!

Мы живы и, как сказал Уитман, - «Кипит наша алая кровь огнем нерастраченных сил». - Что ж, ребята. - Произнес командор, наливая спасительный спирт в кружки. - За поворотом река чистая…. Завтра будем в Корабельном. Как и намечали….

Ужин не затянулся. Усталость и пепел переживаний делали свой дето. Вскоре у костра остались лишь Михеев, Жадан, Важутин, и я.

Менестрель - Саша Жадан - взялся, было за гитару. Но натруженные и озябшие пальцы не брали аккордов. И, чтобы все же как - то отметить Победу, решили посвятить этот вечер дню рождения командора. Пусть его 5О - летний юбилей состоится лишь в октябре. И конец похода не сегодня.- Макарыч! Давай стихи! - Сказал Жадан, зачехляя гитару. Пока разводили огонь поярче. Пока наливали в кружки спирт, я настрочил в промокшем блокноте:

Жене Михееву

Слегка небрит. Но симпатичен.
Во всё всегда самокритичен.
Любимец женщин и детей.
И спирта смелый водолей.
По «белым пятнам» рваным кедом
ступает смело командор.
Его не называем дедом –
Так молод его смелый взор.
Служил не крейсере когда-то
Тельняшку носит с давних пор,
Теперь он верен Музе странствий свято
Плывет по буйным рекам,
У подножья диких гор.
Большой Бревенный штурмом взяли мы -
Посланцы несгибаемой Москвы.
И первым в бой пошел наш Женя.
А мы - за ним! Без возражений!
Года летят…. Все серебристей седина….
Не признак старости она.
Содвинем кружки с огненной водой!
- Живи сто лет! Михеев, дорогой!

Чокнулись кружками с неразбавленным спиртом. Потянулись к миске с водой – запить…. Но в миске был… лед! Аэродинамическая труба работала всю ночь. Продрогли до костей. А тут еще мелкий, нудный дождь. И туман. За его пеленой не видно реки. И угрюмый гул Большого Бревенного доносится глухо, как через стену киргизской юрты из стеганого войлока….