Многоликий Таймыр

Пол-ов Таймыр 1978 г.

Норильск - оз. Аян (вертолет) - оз. Аян - р. Аян - р. Хета (с. Волочанка). Первопрохождение на байдарках. Географический поход.(Тарасов Н.М., Бакут П.А, Дудолин И.Н., Лобанов В.П., Маршукова Н.М., Мацюк М.А., Меркурьев Д.И., Михеев Е.И.)

Маршрут экспедиции начинается с озера Аян.

ТАЙМЫР... В этом суровом слове туристу слышится властный зов неоглядных первозданных просторов, раскинувшихся далеко за Полярным кругом, на самом краю великой сибирской земли.

Да, он огромен, этот гигантский полуостров: почти тысяча километров по широте и столько же по долготе. Огромен и неповторим своей многоликостью.

У белого безмолвия Ледовитого океана высятся заснеженные бастионы гор Бырранга. Здесь и в июле два-три градуса тепла, а под Норильском в то же время — десять-пятнадцать. Там, у океана, туманы, холодные, секущие дожди, мокрый снег, а в Норильске тепло, даже жарко. Южнее гор Бырранга иной лик Таймыра — плоская, усеянная сотнями тысяч больших и малых озер, иссеченная кружевом многочисленных рек Северо-Сибирская низменность. Она распахнулась почти на половину полуострова.

Не впервые я вижу тундру с птичьего полета. Все та же необозримая равнинность, все те же пятна озер и бурые спирали топей. Чем-то эта тундра напоминает трясины междуречья Оби и Енисея. Но что же заставило меня прильнуть к иллюминатору вертолета? Прямоугольники... Их много, они отделены друг от друга земляными валиками. Похоже на рисовые поля. Но откуда они здесь, в крае короткого лета, девятимесячной лютой зимы и долгой полярной ночи?.. Внутри ячеек различаю траву, камыш, зеркало чистой воды. Конечно же, это творение арктической стужи — полигональные болота, одно из чудес Таймыра...

Дым облаков надолго закрыл иллюминаторы. Капризна погода на Таймыре. Три дня мы дежурили в гидропорту Валек, пытаясь вылететь из Норильска. Не раз в районе посадки «открывалось окно» и мы спешно грузились. Вот уже лопасти вертолета слились в сверкающие круги, вот уже командир машины Анатолий Сергеевич Плющев приказывает задраить люк. И тут же отбой: «окно» успело затянуть низкой облачностью. А над гидропортом все эти дни в чистом августовском небе гуляло незаходящее солнце. Оно то опускалось почти к горизонту на север, то поднималось на юге....Вертолет вырвался из круговерти туч. Под нами горы. Тундра осталась севернее. Горы. Какие они странные. Тесно прижались боками друг к другу. Но где же вершины? Их нет. Они снесены мечом неведомого великана. Плоское, как стол, в бороздах, как зуб мамонта, обширное каменное плато завалено обломками острых скал. Безжизненный, лунный пейзаж... Чернеют тысячеметровые провалы, в них из-под сизых лоскутьев вечных снегов низвергаются бесшумно водопады. А на дне угрюмых ущелий кротко синеют озера.

Вот они, Путораны — легендарная горная страна, еще одно чудо Таймыра. Некогда плато было единой равниной. Катаклизмы вознесли ее высоко над тундрой и холмами. Вода и ветер, сбросы и трещины расчленили каменный монолит на иззубренные долины - с отвесными стенами. В каждой такой пропасти — озера, реки. Недаром Путорана на языке коренных жителей Таймыра означает Страна озер с крутыми берегами.

Труднодоступность плато Путорана вынудила в свое время казаков-первопроходцев обойти горную, страну стороной. Не были здесь и исследователи более поздних времен. Вдали от плато проложил свои маршруты в двадцатых годах нашего века первооткрыватель рудных богатств Таймыра геолог Н. Н. Урванцев. Редкий гость в Путоранах и наш брат турист: далеко от городов плато, нелегки к нему подходы, порожисты и быстры реки Путоран, опасны просторы озер. Понятен поэтому интерес географов и туристов к затерянному миру.

Мы летим на Путораны по заданию Московского филиала Географического общества при АН СССР. Нас снарядили журнал ВЦСПС «Турист» и Министерство геологии РСФСР. Наша маленькая научно-спортивная экспедиция (восемь человек на четырех байдарках) должна сделать многое. Снять полнометражный цветной фильм, сделать цветные слайды, черно-белые фотографии фауны и флоры, геологических обнажений, собрать образцы минералов, растений, предметы быта исконных жителей этих мест — долган и нганасан. И, конечно, уточнить лоцию рек, составить кроки наиболее сложных порогов.

400-километровый водный маршрут экспедиции начнется с северной оконечности озера Аян. Оно лежит в самом центре плато, из него вытекает одноименная река, которая пересекает Путораны с юга на север. Там, где кончается горная часть нашего пути, река Аян сливается со своим правым притоком Аякли. И далее уже по тундре Северо-Сибирской низменности бежит привольная Хета. По ней мы проплывем до старинного села Волочанка, где и закончим нелегкий путь.

...Узкая трещина пересекла плато с юга на север на добрую сотню километров. Бирюзовая гладь озера отражает тяжелую щетину тайги. Это — Аян. Летчики кружат над озером. Гулкое эхо заметалось в каньоне. А вот небольшой галечный мысок. Кривым клювом врезался он в зеркало воды, окаймленный пенистыми речками, с гулом вылетающими из мрака распадка.

ТОЛЬКО ЗДЕСЬ, на дне тысячеметрового провала, всем сердцем ощущаешь гордую красоту первозданных Путоран.

Прямо из воды взлетает несокрушимая стена черных и бурых базальтов. Где-то на недосягаемой высоте она прерывается отлогой туфовой площадкой, заросшей лесом. Над щетиной тайги вновь высятся грозные бастионы граненых столбов. А там, в поднебесье, заслонив диск болезненно яркого солнца, ступенчатую пирамиду горы венчает скала-крепость. На ней сверкает стеклянная занавесь из ниток водопадов, которые, оборвав полет, скачут по уступам каньона и с гулом низвергаются в гладь озера.

Байдарка покачивается у стены базальтов. Граненые столбы напоминают трубы органа. И, словно подтверждая это, сквозь шум падающих ручьев слышатся рулады фуги: быстрый переход от раскатистого грома к нежному лепету ребенка.— Базальты поют. Слышишь, Дима? Как в Домском соборе орган.

Капитан нашей лодки и штурман экспедиции, Дмитрий Иванович Меркурьев, не отвечает. Приподнявшись над кормой, он напряженно вглядывается в искрящуюся даль Аяна. Над амфитеатром ступенчатых гор набухают сизые тучи.— Идет гроза. Заправляй фартук. Быстро уходим от берега, — говорит капитан. И тут же ущелье содрогнулось от яростного шквала. Голос базальтовых труб достиг трагической мощи. Оглушительный рев, подхваченный ветром, прокатился по каньону, как чугунный шар по желобу кегельбана.

Солнце исчезло. Клочья туч смешались с пеной черных валов. Косые шнуры дождя секут месиво из воды и ветра. Мрак, вой. Ущелье качается из края в край, с боку на бок. Байдарка взлетает и падает, как пробка в водопаде. В вершины гор непрерывно бьют фиолетовые молнии.

Буря застала нас в узкой части Аяна. Несколько, тяжелых ударов ветра превратили спокойное озеро в кипящий котел. Едва мы успели отойти от берега, на отвесные скалы сомкнутыми рядами двинули зеленые валы. Грозный гул возвестил о начале шторма. А на помощь атакующим из хляби Аяна уже вставала черная с белой каймой пены водяная стена. И на ее пути...Я матрос, мое место на носу лодки, и мне на какой-то миг раньше капитана встречать опасность. И все же Меркурьев подбадривает:— Спокойно. Греби короткими, не разгоняй. Смелее, Коля.

Черная стена над головой. Байдарка, задрав нос, взлетает на крутую волну. Белая кайма пены сечет лицо картечью брызг. Сквозь мокрые очки вижу перед собой зияющую яму. Из нее встает новый вал... Вспененная стена промчалась, лохматым гребнем, продавив защитный фартук, и с пушечным раскатом разбилась о близкий берег. Круговерть жесткой зыби захлестывает отяжелевшую лодку. Отхлынувшая от скал струя накрывает нас с головой.

Нет, отсюда надо уходить. И как можно быстрее. Гребем переменными галсами, стараемся принять волну носом байдарки или скулой борта. Но от коварных валов нет спасения. Нас захлестывает. Лодка рыскает, онемевшие пальцы с трудом удерживают холодное скользкое весло.

Впереди надвигается каменная коса. Она протянулась с правого на левый берег, и там, где мыс обрывается, есть неширокий проход. А за ним спасительный простор озера. Но в проходе беспорядочная пляска волн, отраженных берегом и косой. Сумеем ли проскочить?

— Идем вдоль косы. Потом входим в проход. Когда валы раскроются, надо успеть проскочить. И мы проскочим! — В голосе капитана непреклонная решимость и азарт риска.

Радость битвы, страстное желание победить сливают нас и лодку в единое существо, в котором бьется одно сердце, которым управляет одна воля.

Четко и сильно гребем. Молча. Зорко вглядываемся. Гребни прибоя несутся вдоль мыса навстречу валам, отхлынувшим от скалистого берега. Когда буруны, как клешни краба, готовы сомкнуться... Скорее, скорее! Мелькают лопасти весел, лодка утюжит зыбь, разбивает волны... Какой-то странный звук, нагнал лодку. Хлопок? Или выстрел?.. Косые валы неумолимо смыкаются. Отчаянный гребок... Сомкнулись.… Но позади нас.

Отлогие волны осторожно качают забрызганную пеной байдарку и нас, еще не остывших от схватки. В сладкой истоме постепенно растворяется ярость инстинкта самосохранения. Пробуждается тревога, что мы слышали и где же ребята? Оглядываемся, ища байдарки экспедиции. Дождь перестал, утих ветер, облака поднялись, открыв подножия ступенчатых гор. Никого...— Слышал выстрел, Макарыч? — спрашивает Дима Меркурьев. — Вроде был, а вроде и нет. Ветер. Много в лодке воды? По второй стрингер? Плохо. Надо приставать. Быстро отчерпываться и возвращаться за мыс, к ребятам. Что-то у них случилось.

В лицо ударил последний, озорной и могучий шквал рассеянной бури. Очистилось небо, засверкало солнце. Открылись слепящие дали Аяна. Впереди различаем большую отмель. На ней густой лес. Причаливаем. Шатаясь, выходим на берег. На камни летят, промокшие пожитки.

— Идут! Ребята идут! — ликующий возглас Меркурьева оторвал меня от аврала. Из-за мыса, где недавно гремели сшибающиеся буруны, на спокойную гладь Аяна выплывали байдарки. Одна. Две. Три. Целы... Но кто же стрелял?

Первой подходит лодка командора Евгения Михеева. На носу байдарки невозмутимо восседает Игорь Дудолин, насквозь вымокший, но с действующей кинокамерой. Командор приветственно и успокаивающе салютует веслом.— Буря разметала флотилию, — рассказывает Женя,— вас унесло вперед, Мишу Мацюка и Лобанова скрыло туманом. Петя Бакут и Нина Маршукова отстали. Мы с Игорем пытались дрейфовать, ожидая ребят. Вскоре увидели лодку Мацюка. Миша смело лавировал между волнами. Час спустя раздался выстрел. Он прогремел где-то на юге, куда рвался ветер. Стрелять мог только Бакут: у него ружье. Сигнал бедствия? Пошли с Игорем на выстрел... При вспышке молнии увидели лодку. Она была на плаву. Отлегло от сердца. Значит, Бакут давал знать, где находится...Итак, первое испытание позади. А сколько их будет? Мы знали, что река Аян порожистая, с большим уклоном. А Хета? Но первое испытание решающее: оно учит смелости.

Буря потрепала всех. В лодках немало воды, все промокли и продрогли: вода в озере ледяная. Хороший сюрприз преподнес нам Аян в самом начале путешествия. Но у костра оживленно. Вспоминают о таких же схватках на саамском море Кольского полуострова — Ловозере, на карельском Маслозере, на тундровых сорах Приполярного Урала. Говорят о том, что все преодолимо, если рядом верные товарищи.

А я рассказываю о моей встрече с Урванцевым, первопроходцем Таймыра. О том, как он один, на утлой лодчонке, переплывал огромное озеро Пясино, что под Норильском. Была глубокая осень двадцатого года. Буря застала Николая Николаевича километрах в трех от берега. Лодку стало захлестывать. Силы покидали геолога. «И тут, — сказал мне Урванцев, — я и подумал: все напрасно. Утону и никто не узнает». Чувство покорности, согласие со смертью, которое и есть сама смерть, овладело им. Он перестал грести... И тут же его обожгла мысль: сдаться, погибнуть в самом начале дела, которому решил посвятить всю жизнь? Нет. И он снова изо всех сил стал грести. И достиг берега... Этот пример стойкости первопроходца не раз приходил нам на помощь во время нашего нелегкого пути.

В СУМЕРЕЧНОЕ НЕБО взлетели три желтые ракеты. Они горели диковинными цветами над мрачным ущельем, в котором бесновалась река, зажатая отмелью и отвесной стеной.— Кто видел Игоря последним?— спросил собравшихся у костра Михеев.

Последним видел Игоря я. В этот день часть группы шла по бичевнику — узкой полоске берега, заваленной глыбами и валунами. Местами скалы выступали прямо в реку. Приходилось, прижимаясь к ним, идти по воде. За таким выступом на черной отмели я увидел Игоря Дудолина. Он показал мне крупные зеленые гранаты. Сказал, что поищет еще и скоро догонит меня. Так и запомнился он в этот печальный день: черная отмель, штатив кинокамеры на ней, фигура Игоря в легкой рубашке, сзади обрыв каньона, с которого, один возле другого, свисали жгуты трех водопадов...Ракеты погасли. Тревожно гудел Аян. Дудолина нет. Пора начинать поиски.— Я думаю, — сказал Василий Лобанов, — что он решил снять водопады. Поднялся на плато... И попал под каменную лавину... Быть может, он ранен и не может двигаться?— Нет. Он же опытный альпинист,— возразил начальник штаба Петр Бакут.— Скорее всего, он поднялся на плато и выйдет к лагерю по реке где-то выше по течению. В любом случае дальше Порожистой ему не пройти. А это примерно километров десять — пятнадцать по берегу. Надо ждать рассвета... Придет.— С момента моей встречи с ним, — начал я, — прошло около трех часов. Был дождь, снова собирается... Он легко одет, без пищи, с тяжелой треногой. Мне кажется, что он над нами, но не может спуститься... Стена каньона не менее километра. Обрыв. Надо податься на плато там, где три водопада...У костра замолкли. Туман толстым жгутом перекинулся с берега на берег. Надвигалась туча. Пошел мелкий холодный дождь. Но никто не уходил в палатки. Кому-то первому принимать решение. Конечно, мне, начальнику экспедиции. В 24 часа на поиски кинооператора вышли Лобанов и Мацюк. Они взяли с собой, веревки и топор, чтобы сделать носилки, если Дудолин не сможет сам идти. Ребята должны обследовать водопады и, если удастся, подняться на плато. Контрольный срок возвращения Мацюка и Лобанова — 2 часа утра. Если к этому времени они не вернутся, на поиски пойдут Михеев, Меркурьев и Бакут. Мацюк и Лобанов медленно шли по отмели. Скрылись за лесом. Очередную смену я отправил спать. Сам остался у костра.

Томительно тянулось время. Сердце сжималось в предчувствии беды. Вынужденное бездействие было мучительным. Перебираю в памяти дни прошедшей с начала сплава по реке Аян недели. Между своим первым левым притоком Большим Хоннамакитом и полноводной Калтамы, впадающей тоже слева, Аян бежит в тесном каньоне.

Величественные горы, напоминающие ступенчатые пирамиды ацтеков, затканы тяжелыми занавесями стеклянных нитей водопадов. Промчавшись по ступеням голых скал, ручьи несутся сквозь тайгу и с торжествующим ревом впадают в Аян пенистыми потоками. Узкое русло реки, стиснутое с одной стороны каменистыми отмелями, а с другой — отвесными скалами, перегороженное камнями и глыбами, лишает маневра. Байдарку заносит на гривастые стоячие валы, сбрасывает в крутящиеся воронки. Чтобы облегчить лодки, капитаны ведут суда в одиночку. А матросы идут по берегу: фотографируют, снимают фильм, собирают образцы минералов и пород, поднимаются на увалы.Мы не раз шли по берегу с Игорем. Он снимал много и азартно. И все мечтал сделать кинорассказ о рождении ручья на плато и его пути к реке... Вот он и решился...2 часа утра. Мацюк и Лобанов не вернулись. На поиски их и Дудолина отправляю последний резерв.

Совсем светло. Пора бы вернуться ребятам... Люди появились из леса неожиданно. Один. Другой. Третий. Четвертый. Пятый... А шестой? Игорь?.. Нет, всего пять. К костру, устало, передвигая ноги, подошел Лобанов. Серое лицо его осунулось, закоченевшие руки в ссадинах, глаза смотрели отрешенно.

Они с Мацюком осмотрели все три водопада. Поднялись до края плато, видели свежий сход камней и сами чуть не попали под обвал. Игоря не нашли.Михеев, Меркурьев и Бакут вернулись с ними. Надо отдохнуть, прежде чем начинать решающие поиски.Молча согрели чай, высушили одежду. Решили: отдыхать до 9 часов, потом начать планомерные поиски в районе водопадов и на плато....Очнулся с тяжелой головой и ноющим сердцем. Скат палатки озарен ярким солнцем. Еще нет девяти. Лагерь спит. Подхожу к костру. Но что это? На перекладине, рядом с котлом, в котором был оставлен чай для Игоря (если найдется), висит широкий армейский ремень с пряжкой. Это же ремень Дудолина! А вот его спальный мешок... В нем человек... или тело? Капюшон застегнут наглухо... «Нашли. Принесли. Не стали будить меня...— пронеслось вихрем.— Как же это случилось с тобой, дорогой мой человек?»

Раздавленный несчастьем, опустился на камни. И... услышал ровное дыхание. Жив! Пришел сам, а ребята не знают.— Я виноват перед вами, ребята. Крепко виноват. Это мне наука на всю жизнь, — начал свой рассказ Дудолин, когда улеглось ликование. — Так хотелось отснять водопады и плато! Ведь там никто не бывал... Поднялся вдоль водопада легко. Только в одном месте обрушил камнепад. Взошел на плато. Потрясающая картина! Острые камни, ни травинки. Лунный пейзаж. Сделал круговую панораму и хотел спускаться. И тут неведомая сила не пустила меня вниз. Дикая красота плато манила, звала от бугорка к бугорку. Так, очарованный, шел и шел. Когда начался дождь, опомнился. Повернул обратно и сбился с пути. Только тогда понял трагизм своего положения: один, легко одетый, голодный, на высоте более километра, над обрывистыми скалами...По карте помнил, что если идти вниз по течению Аяна, можно встретить реку Порожистую. Она впадает в Аян справа. Я и пошел. Потом и побежал... Вот и река. Красные отвесные берега, бурное течение. Как спустился с плато, как прошел по Порожистой — не помню. А вот и широкая река. Похожа на Аян. Прикинул: по времени вы не должны миновать устья Порожистой. Значит, мне надо идти вверх по течению Аяна. Приходилось подниматься в горы, - чтобы обойти отвесные стены. От усталости и голода засыпал прямо на снежниках, над обрывами. Снова шел. И хотя силы были на исходе, радостно оглядывал я дали первозданных Путоран. И больше всего жалел, что мало взял кинопленки... Увидел палатки в седьмом часу. Двенадцать часов добирался я до вас, ребята. Увидел и заплакал от радости. А вот разбудить командора и начальника не хватило мужества. Простите меня, товарищи...С каждым словом очарованного странника теплели наши измученные в тревоге сердца. И никто не бросил ему упрека.

ЛЕГКИЙ ВЕТЕРОК колышет палатку. Сквозь марлевый полог вижу серое приволье плеса. Синие просветы в тучах обещают солнечный день. Меркурьева в палатке нет. Наверное, рыбачит. Выхожу «на улицу». Вот оно, долгожданное слияние Аяна и Аякли, последней горной реки на пути к Северо-Сибирской низменности.— Тише, Макарыч! Олени! — рядом, под деревом, затаилось все мужское население экспедиции.— Где? — спрашиваю я и подползаю к ребятам. — Ага... Вижу. На том берегу... Какой красавец! Какие рога!

На том берегу Аяна, где в него впадает Аякли, олень смотрит в нашу сторону. За ним, в кустарнике, различаю целое стадо. Чего они ждут?— Здесь у них переправа, — уверенно объясняет «сын тайги» Дима Меркурьев. Бывалому охотнику, уроженцу Владимирских лесов, можно верить. — Давайте подплывем и сделаем кадры, — предлагает Меркурьев. — Игорь, Петя, берите кинокамеры...

Байдарки стремительно пересекают широкую реку. Олень-вожак с любопытством смотрит на приближающиеся лодки. Но инстинкт самосохранения побеждает любопытство. Вслед за вожаком снимается все стадо и бежит по берегу.

...Вторая половина августа. По-местному — осень. Чаще дожди, чаще холодные сильные ветры. Начинается миграция диких оленей: с увядающих просторов безлесных равнин они перекочевывают в горы Путорана, на зимние пастбища. Летом олени разбиваются на мелкие группы, по три-пять голов, а при кочевке сбиваются в большие стада, чтобы легче уберечься от волков.

Мы встретили беглецов на Хете. Так теперь называлась широкая и быстрая река после слияния Аяна и Аякли. Горы расступились, и Хета привольно петляла по огромной долине, разбиваясь на протоки, обтекая многочисленные острова. Теперь надо бояться мелей и водоворотов. Невидимые под бурунами мели хватали зыбучими песками днища лодок. Удивленный капитан вылезал в воду, за ним матрос, и байдарку перетаскивали на глубину.

В один из таких негероических моментов флотилия увидела большое стадо, столпившееся на берегу. Вожак уже плыл, не замечая нас. За ним компактной массой вошло в Хету и все стадо.

Первыми плыли крупные рогачи-самцы, за ними олени помоложе, потом важенки с телятами. Стадо переправлялось легко и свободно, только лес рогов да широкие спины поднимались над водой. Течение несло байдарки прямо на лес рогов. Стадо косилось на нас фиолетовыми глазами, но продолжало переправу. Приходилось опасаться не оленям, а нам: любой рогатый пловец мог легко проткнуть брезент лодки или даже опрокинуть ее. Но оленям было не до нас. Они грациозно выбегали на берег, отряхивались. Оленуха подталкивала черным носом теленка, и стадо под прикрытием рогачей-самцов продиралось в тайгу.

Какие бескрайние водные просторы! Какие удивительные краски, чистые и яркие. Серо-синяя река источает неуловимый опаловый свет. Над четкой щетиной далекого леса в бирюзовом прозрачном небе, словно не светит, а тает неяркое осеннее солнце Севера, предвещая конец белых ночей и наступление полярных сумерек, за которыми надвинется кромешная тьма полярной ночи... В такие часы хорошо отдаться быстрому течению, слушать песню ветра на дюралевых лопастях весел, ловить тяжкий всплеск играющей рыбы. В эти тихие часы понимаешь, как прекрасна природа; сколько бы человек ни встречался с ней, все мало. Ему всегда нужен этот огромный мир.

В двадцатых числах августа на плоских берегах мы увидели первые чумы, брезентовые домики-балки. Конические, просторные сооружения, покрытые шкурами или брезентом, — летнее стойбище нганасан и долган, рыбаков, оленеводов и охотников. Стаи разномастных собак дозором встречали и неназойливо провожали нас к жилищам. Смуглые, застенчивые девушки и женщины, черноглазые ребятишки вмиг окружали нас. Тут же начинало работать «этнографическое фото- и киноателье». Блокноты заполнялись записями фамилий, местных историй названиями утвари и окружающего мира на древнем языке коренных жителей Таймыра.

Нас приглашали в гости, когда мы будем в Волочанке, старинном селе, возникшем еще в XVI веке при впадении реки Волочанки в Хету, на водном пути с Енисея на Хатангу. В Волочанке по окончании путины и охоты зимуют все, кого мы встречали на берегах Хеты.

Мы приплыли в Волочанку, когда белые ночи стали сумеречными. Здесь был конец нашего долгого и нелегкого пути по Таймыру. Вечерами уже виднелись крупные звезды и в домах зажигались огни. В один из таких дней, на грани августа и сентября, из Норильска за нами прилетел вертолет со знакомым экипажем. Анатолий Плющев одобрительно окинул нас смеющимися глазами: живы, здоровы, победители гордых Путоран.

В темноте засветились разноцветные огни Ми-8, закрутились лопасти, прочерчивая светящуюся окружность. Поплыли под нами домики Волочанки, распахнулась угрюмая ширь тундры. Мы летели на юг, к Северному полярному кругу.