Из тайги к океану

Август 1977 г. Дальний восток.

г. Хабаровск - хр. Сихотэ-Алинь - р. Коппи – Татарский пролив - о. Сахалин

Долина стремительно сужается. Все выше края каньона, все гуще тайга, прихотливее кружево ручейков. Неожиданно стена теснины накатилась на иллюминаторы вертолета. Потом замелькала колоннада стволов. Вираж за виражом: летчики настойчиво ищут место для посадки. В глазах мелькает черное, синее, зеленое. МИ-8 снижается. Сел... Вместе с летчиками стоим под гибкой стальной лопастью пропеллера, что устало нависла над клокочущим потоком в рискованной близости от первозданной тверди стены глубокого каньона. Колеса вертолета чудом утвердились на узкой полоске каменистого берега. Летчики посадили машину в узкой теснине, у самой воды.

- Да, посадка сложная, - соглашается штурман. Он расстегнул голубую куртку и пристально всматривается в гудящий поток. - Но что было делать? Не везти же вас обратно в Хабаровск…. Конечно, место неуютное - болото, кусты, да и река, доложу вам, сплошная мясорубка. Я бы не рискнул по ней плыть.

Летчик, подошел к реке. Даже стоять над ней было жутковато, а нам, туристам, надо было войти в нее и работать. - Но вам-то не впервой, - продолжал штурман, - и мужики вы крепкие. - Он окинул нас оценивающим взглядом. - Да и спутницы вам подстать. И все-таки... Не мало ли вас? Девять человек...

Начальник штаба нашей экспедиции Петр Бакут (в обычной жизни - профессор, доктор наук) развернул километровку маршрута. Вертолетчик открыл свой планшет:

- Вблизи притока Коппи - Тигриной мы не смогли сесть. Приземлились вот тут. Километрах в семидесяти выше, «добавка» для такой сложной реки значительная. Зато вы будете первыми, кто пройдет Коппи от истоков до устья. Это почетно…. Экипаж нашего борта желает вам успеха….

Коппи - крупная река Хабаровского края, текущая с отрогов Сихотэ-Алиня к Тихому океану. За много лет путешествий по рекам мы ни разу не заканчивали поход у океана. Но не только это привлекло нас. Коппи - река, не пройденная туристамибайдарочниками и не описанная в географической литературе. Вот почему в нашей экспедиции заинтересованы и Географическое общество (получить лоцию реки, кинофильм, описание фауны и флоры) и Министерство лесного хозяйства РСФСР (оценить бонитет тайги, выяснить пожароопасные участки). «Вертолетная добавка» давала нам возможность провести эти работы на всем 300- километровом пути дальневосточной реки и в то же время создавала непредвиденную ситуацию: придется сократить число дневок и некоторое время, до Тигриной, идти вслепую, так как в верховьях привязаться к карте трудно.

Ночью хлынул дождь. Я долго не мог уснуть. Вновь и вновь я слышал надсадный гул нашего МИ-8, который упрямо пробивался сквозь круговерть рваных туч над мрачными гольцами Сихотэ-Алиня. Видел, как шасси едва не цеплялись за острые пики вершин, как чернели зевы пропастей. Потом, под синим небом, заликовала сочная зелень склонов, заколыхалось величавое раздолье тайги. У отвесной стены каньона неслась неширокая река, перегороженная завалами…. Коппи.

Едва родившись, Коппи вступила в смертельную схватку с тайгой и горами. В пятнистом полумраке глубокого русла она яростно бросается на баррикады из бурелома и валежника, на глыбы скал и бороны камней…. Метр за метром расчищаем дорогу для тяжелых байдарок. Как норовистые лошади, они то взлетают на заструги перекатов, то утыкаются в берег и разворачиваются поперек стремительного потока. Тревожно стонет каркас…. А там кряжистый кедр перегородил Коппи намертво. По зову командора Евгения Михеева собираемся у нерукотворной плотины. Оранжевые спасжилеты снуют между ветвей, стучат топоры, взвизгивает пила. По реке несутся сучья, щепки. Из прибрежных кустов, напуганная стуком и голосами, выскакивает длиннотелая черная норка и ошалело мечется по сгрудившимся лодкам…. Раздвигая ветви, сверху в зеленый полумрак русла скользит мокрый нос байдарки. Его подхватывают сильные руки. Поддерживают, осторожно опускают. Лодка скрипит по шершавому стволу, и вот уже корма повисла на веревке. Веселый веер радужных брызг….

Солнце село за край нескончаемого каньона, а мы так и не выполнили норму перехода. Ее наметили вчера, пройдя по берегу, наши разведчики. Шесть километров. Вроде бы и немного, а до зарубки мы не дошли. И лишь к полудню следующего дня у выхода в долину укоризненно мелькнула зарубка.

Коппи вырвалась из каньона. Можно плыть, но по одному. Байдарки ведут самые опытные - капитаны. Гребцы-матросы идут по берегу, высматривая препятствия и изучая мир дальневосточного леса.

Роскошное, буйное высокотравье поймы охватило нас со всех сторон. Трава снизу, сзади, спереди. В этом пахучем мраке легко заблудиться. Перед удивленными глазами качаются хрупкие колокольчики, сиренево-синие дельфиниумы, метелки розового иванчая, белые ромашки с солнечной сердцевиной. Всюду реют пчелы и осы, с трубным шумом проносятся полосатые, мохнатые шмели. По стеблям бегают мошки, слоники и клопы. Из-под резиновых ботфорт выбегают проворные жужелицы и трехцветные скакуны.

Выбравшись из плена травы, попадаю в первозданную тайгу. За редколесьем из дуба, березы, липы, клена и акаций, среди зарослей таволги и лещины - нагромождение колодника, покрытого цветастыми лишаями и мхами. По влажной земле тысячами разрослись пышные папоротники, вайи которых колышутся у лица. А вот и река. Глухой завал с берега на берег. Из-за поворота, один за другим осторожно выплывают капитаны. Не дойдя до упавшего ильма, причаливают к отмели. Приветственно машут и ждут. Кого? Нет Михаила Мацюка…. Появляется, блестя очками, вглядывается в завал. Увидел, что нет прохода, растерялся. Течение понесло байдарку на ильм. Нечеткие гребки не выправили положения. Лодку прибило к дереву и тут же развернуло, стало кренить. Миша пытается оттолкнуться. Вода хлынула за борт…. И тут же вездесущий командор Михеев бросился в реку, сбиваемый потоком, пробрался к Мацюку и оттянул байдарку на отмель.

Тигриная, желанный ориентир, не давала нам покоя. Утром меня, старшего пешей группы, подозвали начштаба и командор. Дали задание: срезать излучину и попытаться выйти к Тигриной. По их расчетам, она была сравнительно недалеко. Встречу матросов и капитанов назначили к полудню.

Сначала нам удавалось идти вдоль реки. Прибрежные полянки залиты солнцем. Наш ботаник и энтомолог Вера Колачевская собирает гербарий. Обвешанный аппаратами главный фотограф экспедиции Василий Лобанов самозабвенно щелкает затвором аппарата. Над поляной беспечно порхают кирпично-красные с радужными переливами крапивницы, бело-желтые с черными и красными пятнами аполлоны и большие темно-синие махаоны. Иногда махаоны садились на воду и, распластав крылья, отдавались течению.

Протоки и ручьи заманили нас в лес. Долинный лес, особенно вблизи реки, так густ, что сквозь его кроны не видно неба. Внизу царит полумрак, прохладно и сыро. Тайга, дикая, пустынная, неприветливая. Нигде не видно звериных троп, не слышно птиц. На каждом шагу пласты вывороченных корневищ, трухлявый колодник, многометровые буреломы, ямы с водой, протоки, слепые рукава, заводи и озерки. Петляя, мы то находили, то теряли быструю речушку. Продирались сквозь плотные заросли ольхи, белой березы и пихты. Присев на мягкий лишайник, обирали низенькие кустики высокогорной голубики. Покрытые сизым налетом ягоды отдавали винным привкусом.

Вместе с проснувшимся голодом мы почувствовали приближение беды. Солнечная пряжа, тянувшаяся от клочков яркого неба, утончилась и пропала. В тайге наступал вечер. В этом переходе дня к ночи было что-то таинственное, тоскливое и жуткое… Тревога охватила нас. Неужто заблудились?! Чутко вслушиваемся в сумеречное безмолвие. Шумит река? Или вздыхает лес? Или это наше усталое дыхание…

Выбрав направление, идем напрямик. По чавкающим болотам, по илистому дну проток, между огромными глыбами скатившихся скал. Пот разъедает лица. Глаза ест дета, гнус беспрепятственно жалит нас. Идем, бежим, теряя силы и уверенность.

Переход из мрака вечерней тайги к долине был так резок, что мы остановились ослепленные. Лесная речка вывела нас, наконец, к широкой реке. Блаженный отдых…. Но неутомимый Василий Лобанов торопит в путь: надо найти до сумерек наших капитанов. Контрольный срок встречи давно миновал. Лобанов уходит на разведку и вскоре возвращается:

- Они сюда не дошли. Я видел неразобранный завал.

Вначале идем спокойно. Вот и завал. Следов разборки нет. Бежим по бренчащей гальке. По вершинам деревьев разлился какой-то особенно нежный свет. Долина наливалась холодным мраком. Послышались крики иволги и удода. И еще - жесткий звук! Топор... Прислушались. Тихо. Свет вверху стал гаснуть. Снова бежим, вслушиваясь в шорохи. Щупальца проток остановили нас. Куда же теперь?

- Голоса. Слышите? Голоса, - радостно шепчет Вера и кричит: - Коля! Мы здесь! ... – Но ответа нет. Вслед за Верой и Василием все мы взбираемся на исокорь и перебираемся через протоку. Тут уж мы ясно различаем стук топора и голоса. Бросаемся вброд через протоки и ручьи, врываемся в лес и натыкаемся на монументального даже во мраке профессора Колачевского. Он отбрасывает топор и обнимает Веру, свою жену, - А мы запоролись в завалы. Искали вас…. Не нашли Тигриную? Не огорчайтесь. В науке и отрицательный результат имеет положительное значение, поскольку он суживает рамки поиска…. Забытый костер еле тлел: поверх остывающей золы лежал толстый слой нападавшей мошкары. В кастрюле загустел остывший суп, оставленный для нас….

Неподвижный, отяжелевший от сырости воздух, хмурое небо над серой рекой и тоскливая, гнетущая тишина - все предвещает ненастье. Во всем теле истома и слабость. Но Дима Меркурьев, штурман экспедиции и мой капитан, бодр и оживлен. Наконец-то окончилась «муравьиная возня» в забитых протоках и можно пробиваться к океану с открытым забралом. По курсу возникает остров. Его песчаное оголовье разрезает Коппи на два рукава. Дима приподнимается на корме, зорко вглядывается. Левый рукав непроходим. Правый… кривун. Узкий вход. Справа скала с буйным прижимом, слева нависшие деревья. Длинные жгуты струй несут лодку в теснину протоки.

- Ближе к прижиму! - командует капитан. - Идем вдоль вала! Смотри за поворотом…. Белые зубцы прижима проносятся у самого борта. Зыбь подбрасывает байдарку. За поворотом прямое русло. Оно резко падает в сине-зеленый полумрак. Что-то белеет поперек реки…. Береза! Ее верхушка бьется в пене прижима, а комель несокрушимо уперся в берег. Прохода нет

- Скорость! Быстрее! - отрывисто кричит Дима. - Идем под комель….Скорость важна, понимаю: на скорости, большей, чем течение, лодка слушается малейшего движения руля. Но… комель… Береза заслонила небо. Вижу ветви и лохмотья коры, пену и воронки. Вот он, проход! Между берегом и комлем небольшая щель. Пригнувшись можно пролететь. Но надо сперва попасть в это «игольное ушко»….

- Только правым!.. Не греби…. Давай двумя! Сильно…. Хорош!.. Убрать весло! Нагнись! - напористо командует капитан, и, совершив сложный маневр, лодка влетает в узкий прогал.

Весло вдоль борта, лицо - к шершавому брезенту деки. Ветви хлестнули по голове, кора набилась за ворот. Мрак и свет. Тревожный гул. Едва успеваю разогнуться и сделать гребок; прямо по носу пенился бурунами каменистый перекат. Оглядываюсь. С лица Димы еще не сошло напряжение. Шапочка сбита на затылок, спасжилет осыпан листьями. А вслед за нами с серого неба на черный горб потока стремительно несутся оранжевые пятна. Они на миг исчезают под белым шлагбаумом березы, выныривают изпод нее и догоняют нас. Хорошо, смело идут ребята!

Коппи, вырвавшись из завалов, слилась всеми протоками в глубокой теснине. Клочья тумана перемешались с пеной пляшущих гребней. Оглушительный рев торжествующей реки катится валом по ущелью. Мелькают кусты, затопленные по ветви. Серая сетка дождя заткала даль. Одна за другой байдарки укрываются от дождя под зарослями ивняка и черемухи. Подул ветерок, развиднелось. Мимо плывет стремительный «Луч» командора. Михеев зовет вперед, на ближайшую отмель, где надо решить вопрос о ночлеге. На левой отмели собрались все. Не было лишь Колачевских. Вниз по течению вставала остроконечная скала, у подножия которой бурлила стремнина.

Ветерок дул от скалы, и, чтобы прикурить, я повернулся лицом к прижиму. Что-то заставило меня поднять глаза над огоньком спички. Вижу и не понимаю: длинное, лоснящееся тело байдарки… белые пятна над ней… зубцы бурунов. Догадка пронзает сердце: - Перевернулись…. Колачевские….

Мы бросились и лодкам. Колачевские уже зацепились за кусты и пытались вытащить лодку. Мимо плывет весло. Его выхватывает Мацюк. Нас снесло почти да самой скалы. Бросив байдарки на мое попечение, ребята помчались по правому берегу на помощь пострадавшим. Стою один в ожидании известий. Напротив в Коппи впадала протока со спокойной «мертвой водой». Почему-то вспомнилось, как на Чае, перегребаясь из бурной реки в такую «твердую» воду, перевернулся и, уцепившись за байдарку, пролетел через страшный Сторожевой порог….

Прибежал Мацюк. Все в порядке. Лодку вытащили. Ребята целы. Потеряна шляпа Николая и кое-какие мелочи.

Между скалой и обрывом нависла осыпь. Площадка малюсенькая. Но выбирать некогда. Колачевские развязывают рюкзаки. Михеев и Бакут соорудили большой костер, протянули веревки. На них сушатся пожитки потерпевших. Споро ставим палатки. Готовим ужин. И так уж устроен человек, что скоро опасность, пережитое забылось. У костра послышались шутки, Каждый старался припомнить подобный случай, как он тонул и как спасался….

В густом кобальтовом небе парили орлы. Распластав могучие крылья, они описывали большие круги над зелеными горбами сопок, зубчатыми стенами красных скал, холодной лазурью речного простора и над привольной галечной отмелью, по которой бродили, на которой блаженно лежали и с которой упоенно ловили рыбу мы.

Михеев и Бакут ушли далеко. Стоят по колено в воде, хлещут синь реки спиннингами. Особо расположилась Вера Колачевская. Ей везет. Миша Масюк забрел в заводь и рассматривает дно. Нина Маршукова чистит рыбу для обеда, а я лежу на горячей гальке, смотрю в бездонное небо и думаю, что прав Арсеньев, утверждая, что красота жизни заключается в резких контрастах. Не было бы предыдущих рискованных дней, не оценили бы мы все великолепие этого августовского полдня, этой безмятежности уходящего лета.

- Предгорья Сихотэ-Алиня, уважаемый Вася, состоят из порфироида и порфирового туфа, - менторским тоном изрекает профессор Колачевский, забывший под теплым небом недавнюю катастрофу, - горные породы на дневной поверхности рассыпаются на обломки и образовывают осыпи, которые, будучи размытые рекой, создают вот такие отмели, - неутомимо рокочет профессор…

Меня зовут. Кто там? Миша.… Нехотя встаю, осторожно ковыляю на истошный крик. Что это он держит? Какая-то странная рыба… Живая.

- Макарыч, руками поймал… Самец горбуши.… Отметался и забился в заводь. Черный горб, белое брюхо и хищный крючковатый нос. Правильно, горбуша. Она шла в эти дни на нерест. С высокого берега были видны тысячи и тысячи рыб. Они закрывали дно Коппи. Они стояли то неподвижно, то, словно испугавшись чего-то, бросались в стороны, а затем снова собирались в плотную стаю и медленно двигались вперед. В ручьях, что во множестве впадали в Коппи, можно было наблюдать, как горбуша атакует камни и быстрины. Разогнавшись, взлетает боком на камень, подпрыгивает, переворачивается в воздухе и перелетает через препятствие. А если маневр не удался, уступает место другим, а потом снова идет в атаку. Избитая, израненная, горбуша достигает верховьев, оставляет потомство и погибает…

Темно-синяя вода шустро бежит мимо диковинных скал. На поворотах, как поленницы дров, аккуратно сложены рекой корни. Тайга сдалась, и лишь в мелких протоках еще подстерегает зазевавшегося туриста заиленным бревном или хитрым завалом. Теперь Коппи имеет дело со скалами.

Весело плыть по оживленной Коппи. Все живое вышло на берега: по реке идет горбуша. Перед байдаркой то и дело взлетают большее рыбины. По белым отмелям важно вышагивают вороны, резко выделяясь своим черным оперением. Из-под кустов высунулась лисица. А вот и медведи! Слева у протоки, за кустами, стоит на задних лапах медведица. Она с белым галстуком. Пасть ее розовая, с розовым языком открыта от удивления при виде байдарок. Маленький медвежонок нетерпеливо подпрыгивает: ему тоже хочется поглазеть на нас…. Кого только мы не видели на реке! Черный лось неподвижно стоял у воды, раздув широкие ноздри, невозмутимо смотрел на флотилию. И скова медведи, и снова вороны, орлы, сойки, сизоворонки, серые цапли

Горы изрезаны распадками, из них с шумом бежала вода. К вечеру мы наблюдали редкое явление. Пахучий ветер, дувший из распадков, на глазах превращался в тончайшие кисейные пряди. Взлетит такая охлажденная струя воздуха над рекой, замрет оборванной нитью и вдруг стремительно перекинется с берега на берег зыбкой, прозрачной аркой. Долго мы плыли в сплошном тумане, в который превратились безобидные волшебные нити. И только возросшее за поход мастерство и окрепшая воля помогли нам благополучно миновать и невидимые перекаты, и гудящие прижимы. Пробив белесую мглу, мы вышли на водную ширь, залитую жаром заката.

Коппи долго петляла по величественной долине, замучив напоследок крутыми сливами и буйными прижимами. Но вот река недвижимо растеклась перед неведомым препятствием. Все еще готовые к борьбе, крадемся. И тут слышим… поющий женский голос. Да это радио! Там, вблизи - люди. Смело гребем на песню. За мысом на досках пристани видим человека. Он лежит у транзистора и удивленно таращится на нас. Причалили, познакомились. Житель ближнего поселка - Иннокентьевского Борис Анисимович Козодаев. Приехал на воскресенье с семьей к знакомому рыбаку орочону Босенко. Вскоре на длинной моторке прибыл и сам хозяин, древний жилистый старик, однорукий и нелюдимый. Узнав, что мы спустились с самых верховьев Копии, Никон Савельевич соглашается подвезти к устью реки, до нее километр - два.

Плывем по неподвижной Коппи. Ободранная коряга, трофей реки-победительницы, движется рядом. Коппи незаметно вливалась в океан. Стоим на морщинистом песке, соленый ветер бьет в счастливые лица. Валы выбрасывают к нашим ногам ободранную корягу, только что принесенную рекой в дар океану. Свободная стихия приветствует нас ревом валов, криком чаек, туманной далью.

…Прощай, Коппи. Ты выиграла сражение с тайгой и горами. И тем самым проложила нам путь к океану. И мы благодарим тебя за это.